22-го ноября в Музыкальном салоне им. М.И.Глинки Российского дома науки и культуры с большим успехом прошел сольный концерт Вениамина Левицкого – композитора, пианиста, президента Международной передвижной академии музыки. В программе с символичным названием «Состояния души» прозвучали произведения двух классиков русской музыки – Петра Ильича Чайковского и Александра Николаевича Скрябина, а также фортепианные композиции классика русского авангарда – Николая Андреевича Рославца. На бис пианист исполнил балладу собственного сочинения в симфоджазовом стиле. Наш разговор состоялся сразу после концерта.
Твое решение сделать концерт сейчас именно с этой программой – чем оно продиктовано?
Выражусь так: один из импульсов дан важной датой этого года – столетием со дня смерти Скрябина. Эта годовщина, пропустить которую было нельзя – и в принципе, и в силу моего особого отношения к Скрябину. Скрябин – это своего рода долг, с ним многое связывает, в прошлом году была программа в музее Скрябина с видеоинсталляцией, идея зрела давно, хотелось еще больше играть. С Чайковским дело обстоит похожим образом, ведь в 1990 году я получил гран-при на молодежном международном конкурсе именно за исполнение Чайковского. Фортепианная музыка Петра Ильича выделяется парадоксальным фактом: она очень неудобна для пианистов. Но при этом абсолютно симфонична и потому зачастую оказывается композиционно интереснее, чем у кого-либо другого. Прибавим сюда 175-летие в этом году. Таким образом, программа продиктована двумя юбилеями.
Считаешь ли ты себя специалистом по Скрябину, каким был, например, Софроницкий?
Я даже ездил к его дочери в Чехию, общался с ней. Но меня Скрябин интересует не просто как автор потрясающей музыки для фортепиано, которую я предпочитаю исполнять, но гораздо шире: во всех своих композиторских, творческих проявлениях. Мне кажется, что европейский музыкальный авангард очень тесно с ним связан, из него вырос. Увы, в этом никто не признается. Ни Штокхаузен, ни Мессиан. У Мессиана мы найдем и лады, и птиц, и экзотику, все это в достаточно механической манере. То есть там прослеживаются тенденции, идущие не только от Стравинского. И у Штокхаузена Скрябин присутствует, как ни странно. Ведь откуда мистика семь дней цикла «Свет»? Скрябинская мистерия тоже должна была длиться семь дней. У западных композиторов была возможность общаться с Марией, дочерью Скрябина, которая жила в Париже и многое издавала. Скрябин открыл очень многое. У Рославца эта линия продолжалась. У меня вообще есть идея заниматься исследованиями на тему «Скрябин и скрябинисты». Мне доводилось слышать, что Скрябин – это тупиковая ветвь, что это направление не получило развития, «не работает». Я не согласен, все работает, вплоть до Билла Эванса.
Да, джазовые ходы слышны в начале 8-й сонаты, которую ты исполнял сегодня. А 10-я соната строится на наращивании звуковых сочетаний, я бы назвал его чешуйчатым, на работе с определенными повторяющимися структурами...
Да, в этом есть что-то приближающееся вплотную к серийной технике. У Рославца – синтетаккорд, у Скрябина – «Прометей-аккорд», звукоряд, который лежит в основе поздних скрябинских сочинений, он и по горизонтали и по вертикали учитывается. Я хочу добавить, что Скрябин прочищает мозги и руки пианиста. Растить пианистов нужно на Скрябине. Александра Николаевича играть сложно из-за пиано и пианиссимо, требуется рафинированный подход, подчас, «закипает» мозг, когда его играешь.
Но Чайковского тоже играть сложно. В другом смысле.
Ты прав, Скрябин по языку и по тексту сложнее, а за кажушейся простотой и даже пресловутой сентиментальностью Чайковского прячется иная сложность: его сложнее играть с точки зрения пианизма и умения передать внутренний мир композитора. Так, кстати, обстоит и с Шопеном, который по-своему, как и Чайковский, был абсолютным романтиком в музыке, и даже с Моцартом, на так называемую простоту которого Чайковский определенным образом ориентировался. Я большой фанат пластинки Рихтера «Пьесы Чайковского». Этот диск создает особую атмосферу. Ведь дело тут и не в технической подкованности, и не в изобретальности, не в акробатических приемах, а настроении, которым живет произведение, которое заложено в него, отражая хабитус и модус самого композитора. Что касается меня, я всегда стараюсь при исполнении идти от внутренних закономерностей материала, от партитуры. Для меня очень важно, что в 1-й сонате Чайковского слышны мотивы и его 1-го фортепианного концерта и его 1-й симфонии. Я давно решил играть программы с «композиторским взглядом».
Твои предстоящие выступления в Москве как-то связаны с сегодняшним клавирабендом?
Да связаны напрямую. Получился некий тур: Пренцлау, Берлин, Москва, опять Берлин. В Москве – в музее им. Глинки, в Берлине – в салоне им. Глинки. Буду рад приветствовать берлинскую публику на моих новых концертах в декабре.
Дмитрий Драгилёв
